вот, коммунисты-то… Чего они хотят? Они так же, как и вы, дрались за свободу свою, за свою родину… Только того они и хотели, чтобы так устроить жизнь, чтобы женки и бедные детишки не мучились, чтобы лишнего горя у людей не было. Ну вот и рассудите, подлецы ли они, следует ли их бить за то, что они и своих и чужих деток жалеют…»

Эта интереснейшая сцена определяет степень и меру знаний Чернышевского о Коммуне. Но она не дает ответа на вопрос — как же узнали Чернышевский и поляки о событиях во Франции? Немало начитавшись, окончательно понял — новые изыскания лишены всяческой надежды, ибо немы не только воспоминания, но и архивы.

Надежды теперь только на косвенные свидетельства. В данном случае — это тот круг чтения, что мог бы дать в Вилюйске некую сумму познаний о Коммуне.

Переписка Чернышевского с родными… Нет-нет да упоминается, что в Вилюйск все-таки присылаются некоторые петербургские и московские журналы. Я пролистал их…

Первая в истории человечества рабочая республика, что родилась 18 марта 1871 года, атаковывалась не только контрреволюционными войсками палача Тьера. Озлобленно и ненавистно ее расстреливали — извращенным истолкованием, полуправдой, бранью, клеветой, наконец, — большинство газет и журналов мира. Российские, как мы уже говорили, тоже.

Чему верил и что не брал из газет и журналов на веру Чернышевский? Как настроил изощренный в политике ум на отбор только правдивых сведений?

Любопытная деталь — вместе с журналами в Вилюйск прорвалась книга о Франции. Чернышевский назвал ее в одном из писем так: «Леер — лекция о войне 1870 года». Мне не составило особого труда сыскать ее в фондах Ленинской библиотеки. Полное название «лекции» оказалось весьма пространным: «Публичные лекции о войне 1870―1871 годов между Францией и Германией от Седана до конца, читанные генерал-майором Леером в Николаевской Академии Генерального штаба и Николаевской инженерной Академии».[10] Место издания — Петербург, время — 1873 год. Вполне вероятно, что эта книга тоже смогла как-то и чем-то обогатить Чернышевского. Она, ясно, не о Коммуне. Но в ней немало конкретных данных об обстановке во Франции в канун революции.

В поисках всякое случается… Однажды показалось, что до открытия оставалось, как говорится, всего полшага. В перечне книг, что получил писатель в Вилюйске в самом начале своих ссыльных лет, нашел книгу Вермореля.

Огюст Верморель — он участник Парижской коммуны. Вот — наконец-то — коммунар в Вилюйске!

Кинулся в библиотеку знакомиться с книгой. Но оставшиеся до открытия полшага сделать не удалось. Верморель действительно написал книгу, она действительно была переведена и издана в Петербурге и в марте 1872 года в тюке на имя Чернышевского прибыла в Вилюйск. Вот только в этой книге — ни слова о Коммуне. Книга Вермореля называлась «Деятели 48 года» и была издана в 1870 году, до Коммуны.

…Второй уже год сидит писатель за «Отблесками сияния». Трудно пишется необычный роман. После Коммуны минуло восемь лет. Казалось бы, страсти должны и поутихнуть. Давно уж ничего нет в газетах… Но он по-прежнему обуреваем желанием связать судьбы героев своего нового произведения с Францией, с Коммуной. Но что, что же все-таки подогревало это желание, что высекло огонь из кремня?!

Продолжим прием сопоставлений и сравнений. Такой прием позволяет, как убежден, более достоверно предполагать, что влияло на творческое озарение, или — напротив — не смогло, к сожалению, повлиять и не смогло, увы, обогатить работу.

1880 год… Важное свидетельство, что и по прошествии 18 лет после ареста и суда ничуть не сломлен: «Оно (правительство. — В. О.) должно считать меня врагом своим, человеком, имеющим личную ненависть к государю моей родины. Так они должны думать обо мне; думать обо мне иначе не имеет оно права по тем сведениям, какие имеет оно обо мне». Это строчка из письма Чернышевского, что было перехвачено губернатором и препровождено шефу жандармов.

Чернышевский вводит в роман образы российских пролетариев. В тот год взрыв в Зимнем дворце. Его в попытке казнить царя устроил рабочий Степан Халтурин.

Ссыльный пишет об участниках Парижской коммуны. В тот год в Париже объявлена амнистия коммунарам.

В России не забыта Коммуна. Энгельс в тот год направляет свое личное письмо одной русской: «…я стараюсь узнать для Вас адрес некоего Дакоста в Париже, сын которого принимал участие в Парижской Коммуне 1871 года».

Через некоторое время в том же году пишет ей и такое: «…В России, которая выдвинула за последние 30 лет так много критически мыслящих умов». Это явно и о тех, кто был сподвижником идей Чернышевского.

Ссыльный писатель отдает все свои силы роману. Но как же недостает не только и просто свободы. Как воздух нужно общение с такими же, как сам, писателями, нужна литературная среда. В Петербурге в тот год урожай — вышли «Господа Головлевы» и «Братья Карамазовы».

Он думает и пишет о Франции, но еще совсем не скоро узнает новости о литературной жизни этой страны. У Мопассана он мог бы прочитать блестящие новеллы об оккупации Франции пруссаками. Не стареет талант Гюго. Чрезвычайно популярны Доде и Золя. Через два года, в 1882 году, у последнего выйдет роман «Дамское счастье». Прочитай его, Чернышевский был бы нимало поражен, как схожи и внешне, и в развитии жизненных линий героиня этого романа и Вера Павловна. Не случайное совпадение. В воспоминаниях И. Я. Павловского можно прочитать: «Когда Золя писал „Дамское счастье“, я застал его однажды за чтением „Что делать?“ Чернышевского. С той милой откровенностью, которая свойственна ему, он сознался, что хочет переделать русскую героиню, устраивающую фаланстеры, на французский лад… И ведь переделал!»

Открытие для Ольги Сократовны

Выводи на дорогу тернистую!

Из стихотворения Н. Некрасова «Рыцарь на час»

Коммуне, как известно, предшествовала франко-прусская война.

Обошел или не обошел Чернышевский это событие в романе? Не обошел…

Свое отношение к войне — именно свое, мудрое, не поспешное, как, вспомним, у ссыльных поляков, — Чернышевский поручает выразить, пожалуй, главной из женских персонажей героине романа — Лореньке.

Она обратится к своему собеседнику, брату, главному герою «Отблесков сияния» Владимиру Васильевичу, и произнесет — заранее подчеркиваю — крайне существенное для понимания биографии и политической устремленности брата: «Вы были в рядах немцев, когда люди добра желали победы им, и стали в ряды французов, когда друзья человечества желали победы им, чтобы победы немцев сменялись поражением их».

Сложные рассуждения. Они членят войну на два принципиально отличающихся периода. Но сложность начисто рассеивается,